Андрей Милехин для Business Global: "Скоро мы будем свидетелями поколенческого переворота"

25 августа болгарский журнал Business Global опубликовал интервью с президентом исследовательского холдинга "Ромир", доктором наук и основателем Mile Group Андреем Милехиным.

Скоро мы будем свидетелями поколенческого переворота

Если современная трансформация — это пандемия, и она приходит вместо мировой войны, тогда, слава Богу, потерпим, говорит российский социолог проф. Андрей Милехин

Веселин Стойнев

Мировое общество риска, о котором теоретизировали выдающиеся социологи прошлых десятилетии, в условиях коронавирусной пандемии становится уже банальной самоочевидностью для всех. Однако не кажется ли Вам, что основной риск в том, что исчез горизонт будущего? Даже совсем буквально – люди не знают будет ли у них завтра полицейский час, закроют ли границы, будут ли у них зарплаты, а правительства на знают ужесточать или ослаблять ограничительных мер, действуя как пристыкованные суда?

Относительно горизонта будущего, мне кажется, наоборот, человечество глобально о будущем никогда не думало, потому что оно выживало, и то, что мы сейчас имеем — это реакция первого поколения выживших. И здесь скорее вопрос постановки смыслов, что раньше кроме конкретных индивидов очень узких элитных групп, все человечество боролось за выживание, это выживание для большой социальной группы, для «золотого миллиарда», а сейчас будет и 2 миллиарда, оно только появилось на наших глазах, встал вопрос - а зачем мы живем, а что делать, а ради чего жить? Просто люди впервые подняли глаза и увидели горизонт. Кому-то стало страшно, кто-то оказался не готов, кому-то сносит крышу. Вот это и есть вызов, поэтому все, что сейчас происходит, эта пандемия — это такой казус белли, эти социальные страхи уже не раз запускались, но сегодня это совпало с эффектами инфодемии, с глобальной потерей управляемости и с необходимостью искать новые смыслы.

Законы социальной психологии известны, страхи, социальная паника всегда были, есть и будут. С другой стороны, все это сейчас усугубляется за счет того, происходит рассинхронизация - на фоне роста экономического благосостояния, нарастает кризис политической управляемости и все это происходит в период стремительной информационной глобализации информации. 

Очевидно, что после второй мировой войны та конструкция, которая была создана в глобальном управлении, сегодня не соответствует задачам. После потери двухполярного мира системы противовеса не осталось, и поэтому любой шаг и воздействие, любой страх мгновенно раздувается и плохо контролируем.

А если будущее уже пришло, если оно нынче и даже очень похоже на прошлое и нам надо снова осваивать его? Вернуться, например, к сильному, замкнутому, протекционистскому государству. И начать деглобализацию, хотя бы только до уровня регионализации?

В момент любого потрясения нужно сохранить и даже усилить управляемость. Мы сейчас видим две модели, где эта управляемость работает не только во благо самих правителей и институтов управления, а работает во благо общества, назовем их условно – Китайская и Шведская.

В одном случае страна перестраивается, сохраняя жесткую систему управления, вертикаль власти, контроль бюрократии, странный глядя поверхностно симбиоз конфуцианства с коммунистической идеологией, и за счет этого может осуществлять экономические реформы, технологические перестройки и быстро преодолевать любого рода кризисы. Особо очевиден успех этой системы, если посмотреть на динамику социально экономической системы за последние 30-50 лет: из одной из самых бедных стран она выросла в крупнейшую экономику. Нельзя сказать про универсальность этой модели, но мы и сейчас имеет схожие вариации, например, Вьетнам. 

С другой стороны, эффективную и демократичную систему государственного управления, гармонию высокого уровня жизни и уважения к общественным интересам, законопослушания и высочайшего уровня индекса счастья (по нашим замерам в рамках VOP Gallup International) демонстрируют скандинавские страны, в частности, Швеция. То, о чем мы мечтали в Советском Союзе, развитой социализм, там «неожиданно» построили северные соседи. 

Общие выводы, мне кажется, делать рано. Мы в самом деле должны осмыслить, в чем суть и уникальность этого кризиса. Еще до инфодемий и пандемии, в прошлом году, мы зафиксировали, что все политические лидеры, включая Папу Римского, куда его причислили за общественную деятельность и мировое влияние, вдруг потеряли в своем рейтинге по мнению землян. Это был некий бессознательный протест против того, что очень многие проблемы глобального масштаба нарастают и не решаются. Нет ни только институтов решения глобальных проблем, но и сложившееся мироустройство не справляется даже с локальными, технологическими, эпидемиологическими вызовами. Еще раз повторюсь, надо осмыслить, в чем суть координации, в чем роль и миссия современного государства – это большой вызов элитам, но мое мнение что сейчас нельзя терять управляемость, что лучше нам оценить сложно, но точно нельзя оставаться в состоянии метания.

Большинство европейский стран, как и Россия, оказались между этими полюсами: реальная жесткая управляемость, которую сохранила китайская коммунистическая партия и которая позволяет им энергично и быстро перестраиваться, у нас уже деформирована, а говоря об институтах, процедурах, эффективности, законопослушании граждан, что мы видим, условно, в шведской модели, на это требуются не только годы, а десятилетия усилий и мира. Я хочу сказать, что наличие плохого плана лучше, чем его отсутствие, и лучше иметь хоть какую-то модель, чем не иметь никакой.

Именно эти две модели и сработали в борьбе с пандемией, в одной это было быстро и жестко локализовано, а в другой государство ввело мягкие рекомендательные меры и дальше рассчитывало на сознательность граждан и бизнеса, и, судя по всему, этот расчет оправдался.

В исследованиях Gallup по миру насчет пандемии заметен особы вальс населения и власти. Сначала люди испугались и зацепились за свои правительства – и в более демократических, и в боле авторитарных государствах. Потом люди устали от жестких мер и нужно было немножко издевательств над ними со стороны власти, чтоб снова ее разлюбить – как в Сербии, где президент Вучич ослабил мер, чтоб его партия одержала сокрушительную победу на выборах, а потом вернул полицейский час и люди атаковали парламент. В некоторых странах, как в Великобритании, общественное мнение вынудило правительства пойти на локдаун. Не близок ли конец этого танца – несмотря на возвращение силы пандемии люди привыкают к смерти, а правительства озабочены больше экономическими последствиями?

Наши исследования показали, что преимущественно реально демократические или реально авторитарные государства получали поддержку населения. Там же, где нет этой сильной или авторитетной власти, это привело к поляризации мнений. В России мы видим эту поляризацию, у нас 60% за действующего президента голосуют, и власть реально этим пользуется, этой поддержкой большинства в борьбе с эпидемиологическим кризисом. Но если в начальном периоде, сомнения в эффективности мер были у 15%, сейчас эта цифра удвоилась. Схожая ситуация прорисовывается в большинстве стран Европы, где вначале была консолидация общества, но в силу нарастания социально-экономических последствий толи пандемии, толи борьбы с ней, часть общества стала негативно относиться не только к действиям властей, но терять веру в реальность угрозы коронавируса.

Страх больше не у населения, хотя, часть населения впечатлительна в силу глобализации и давления СМИ, а также новых источников информации, в том числе социальных сетей. Но тот страх, который мы увидели у политических лидеров, вот это, пожалуй, что-то новое, и мы можем говорить, что это страх за здоровье, но такая статистика не является основательной. Потому что потери от этой эпидемии, как не считай, не сопоставимы с основными причинами смертности, а смертность была, есть и будет, так же как вирусы были, есть и будут. Стоит учитывать смертность от других заболеваний, связанных со стрессом от изоляции и прочего.

Важно, какие будут социальные и экономические последствия, связанные с ограничениями и личных свобод, с частным предпринимательством. Сейчас мы это посчитать не можем, но есть ощущение, что во многих местах власть боялась за себя. Легко увидеть корреляцию: там, где слабая власть или накануне выборы, там действия властей наиболее хаотичны, а порой чрезмерно жестоки. А там, где власть уверена в себе, где она сильна, там есть намного более функциональные решения, либо осуществляется кооперация с гражданами.

Можно ли сказать, что помимо „недоубитого“ неолиберализма, коронавирусная пандемия подталкивает общества к более солидарным и этатистким установкам? 

Мне кажется, в любой активности можно видеть как положительные, так и отрицательные стороны. Если пытаться в этом стресс-тесте увидеть что-то положительное, то можно разглядеть, что любая серьезная трансформация глобального мироустройства до последнего времени означала большую войну. Если современная трансформация — это пандемия, это все вместо мировой войны, так слава Богу, потерпим.

В этом и есть некая цивилизационная мудрость понимать, что мировую войну цивилизация может не выдержать, может быть вот эта встряска нужна была для осознания этого. С другой стороны, мы в этой ситуации начинаем говорить и думать, как земляне, и несмотря на местечковость действия ряда властей, начинают возникать мысли относительно того, что мы все связаны, что вирус не признает границ, не признает режимов и деклараций. Следовательно, и нам надо больше думать, как земляне, нам как гражданам, как элитам и как ответственным за Мир, а не как жителям конкретной квартиры или географического угла.

В разгаре эпидемии в России состоялся референдум по поправкам в конституции. В связи с обнулением мандатов президента до 2036 года у россиян не предвидится другого завтрашнего дня. Или наоборот – благодаря и корона кризису стабильность будущего Путина проблематична, потому что повестка дня уже исчерпана и это будущее можно воспринимать только как застойное. 

На данный момент мы не можем оценить последствия случившегося. Главное - сам факт возможности изменений Конституции, и если это можно делать настолько легко, вносить туда общим списком фундаментальные правки, то это означает, что завтра ее опять кто-то сможет также легко поменять. Но для чего это было сделано и к каким приведет последствиям? Можно выдвигать только гипотезы. Кто-то считает, что это усиление власти, движение к диктатуре и монархии, а кто-то считает, что это просто попытка власти найти новый стабилизирующий элемент, потому что на протяжении десятилетий неэффективность реформ в социально-экономических вопросах, прикрывалась зонтиком реально высокого электорального рейтинга президента. Сейчас мы видим, что этот рейтинг снижается и просто доверие к конкретному лидеру уже не может прикрывать неэффективность системы. Будет ли это стимулом для реальной модернизации, смысловых реформ, для повышения управляемости в большой и сложной стране или это просто обострит проблему, я не знаю. Как минимум, у нас есть возможность прилагать собственные позитивные усилия и верить.

В целом, у меня лично есть внутренний оптимизм, потому что проблема, которую мы обсуждаем, будет фундаментально решаться выходящим на мировую арену новым поколением. На мой взгляд, основная задача, стоящая перед нами, это сохранение мира, а реальную трансформацию проведут они. Они принципиально другие, это поколение, которое не помнит и не видело страшных потрясений, которые мы пережили как человечество, потому что это уже третье или даже четвертое поколение после войны. Самое главное, что они родились намного свободнее нас, они родились в ситуации глобализации информации, и, на мой взгляд, в ближайшее время мы будем свидетелями некоего поколенческого переворота.

США и Китай – это ли будет основное геополитическое положение завтрашнего, т.е. сегодняшнего дня? Где место России – будет вынуждена играть вместе с Китаем? А Европейский союз – вынужден набирать сил в одиночестве?

Если говорить даже среднесрочно, то парадигма о разделении мира на территории, на страны, на режимы, на мой взгляд, устарела. Да, попытки разделять и властвовать это понятный инструмент, который достиг пика в момент расцвета британской империей и сейчас еще поддерживается, где это возможно. Но, я думаю, уже при нашем поколении видимость изменится, мир будет больше делиться на молодых и старых, бедных и богатых, физиков и лириков, несчастных и счастливых. Так как это произошло в глобализации информации, посмотрите, все сметено, если там что-то осталось от границ, то только язык и то, по-моему, это ограничение искусственно поддерживается.

Но, если говорить краткосрочно, то это не совсем верно. Мир от эксперимента с однополярностью движется к макрорегионализации. Любопытно, что мы начали осознавать это и настраивать аналитические инструменты, когда произошла реорганизация Гэллап интернешнл и президентом стал первый представитель Восточной Европы Канчо Стойчев. Оперировать только странами и территориями сегодня в сфере глобальной аналитики невозможно. Фактически, Китай и США – это сложносоставные регионы, но консолидированные и мощные по человеческому, экономическому и военному потенциалу. Однако по физике и согласно гениальному футурологу Оруэлу для устойчивости нет третьей опоры или силы. Напомню, ошибаясь точно в годе, в «1984» он писал про Океанию (после брэксита окончательно сложилось), Истазию (фактически, это Большой Китай, кто бы мог предвидеть это 50 лет назад) и Евразию (вот здесь пока сложнее).

Я родился в центре Евразии, фактически, в самом центре Большой Суши, в Караганде. Для меня идея евразийства, была впитана от земли, от истории, от образования, от Советского Союза, но я ее понимал достаточно догматично. Фактически, обоснования особого пути для Российской империи, СССР и РФ как макрорегиона. Но чем больше я живу, тем активнее эта идея трансформируется в макрорегион Большой Европы от Лиссабона до Камчатки. Я прохожу переход от Азиопы до реальной Евразии.

Мне повезло, внутренняя трансформация идет в постоянной дискуссии с моим большим другом и великим философом Андреем Райчевым, реальным евроцентристом и глубоким знатоком русской истории и культуры, считающим что нет Европы без России, нет России без Европы. Мы понимаем, что несмотря на географическое положение, только интеграция в реально большой регион, позволит Большой Европе быть конкурентоспособным макрорегионом и поможет вернуть цивилизационное лидерство. В этой интеграции почти все реально выигрывают, кстати, как это не покажется странным, больше всего гражданам стран Восточной Европы, которая автоматически становится гарантированно мирной и центральной. Но, это точно не устраивает глобальных конкурентов – США и Китай.

Сближение дает довольно много преимуществ с точки зрения экономики, безопасности, гармонии. На самом деле удивительно, но в этой идее внутренних противоречий практически нет, они все провоцируются либо историей, либо внешними интересантами.